В Иркутске находился командир отряда спецприменения И. П. Долгов, он получал новый самолёт У‑2. Пилоты на нем и долетели до Якутска. Сквозь морозную дымку на том месте, где сейчас возвышается современное здание аэровокзала, едва просматривалось деревянное строеньице, именуемое аэропортом. Туда и направились, предварительно сдав самолёт авиатехнику.
Окоченевшие после перелёта в машине с открытой кабиной (без всякого отопления) авиаторы уселись на корточках в углу комнаты у раскалённой «буржуйки», протянув к ней задубевшие руки.
— Вот здесь придётся тебе работать, — сказал Долгов.
— Человек привыкает ко всему, Иван Петрович, — ответил Парахин, может быть, несколько отрешённо…
Созданный в октябре 1938 года на базе Исполкомовской авиации отряд специального применения располагал несколькими самолётами У‑2, АИР‑6 и ПС‑4 с маломощными моторами, не приспособленными к полётам в трескучие сибирские морозы. Отряду предстояло в кратчайший срок установить воздушную связь с районами в радиусе 500 км от Якутска. Парахин стал осваивать воздушные трассы, связывающие Якутск с Борогонцами, Чурапчой, Сангаром, Амгой, Бердигестяхом, Ытык-Кюелем…
О регулярном выполнении полётов тогда ещё речь не шла. Летали в такие места, где люди вообще не имели никакого понятия об авиации. Зимой, несмотря на жуткие холода, работалось легче: любое подходящее по размерам замёрзшее озеро было готовым аэродромом. Летом — сложнее. Приходилось подбирать площадки с воздуха и приземляться на далеко не идеальные по размерам и покрытию косы по берегам рек, на аласы. Случались и курьёзные случаи.
«Однажды, — вспоминал Ефим Данилович, — нам поручили создать запасную посадочную площадку между Чураном и Томмотом. Как раз на полпути между этими пунктами на карте значилась «База Добролёт». С воздуха в том месте просматривались заросшая мелколесьем площадка и какие-то неказистые строения. Наземная экспедиция обнаружила там целый склад: горюче-смазочные материалы, продукты питания, ружья, порох, спички и многое другое. Но самое интересное то, что при складе находился сторож-якут Александров. Когда и кем он был поставлен на эту должность, он и сам не помнил. Удалось потом выяснить, что базу создали в 1928 году первопроходцы трассы Якутск — Алдан, а потом почему-то о ней забыли. Выходит, Александров исправно нёс вахту десять лет и сдал нам всё имущество в целости и сохранности…».
Несмотря на полёты над безориентирной местностью и без радионавигационных средств, Парахин зарекомендовал себя отличным специалистом. В день празднования 1 Мая в 1939 году Долгов и Парахин организовали «воздушный парад» над демонстрантами в центре Якутска. В августе того же года в честь Дня Воздушного Флота СССР Ефима Даниловича премировали двустволкой, а месяц спустя назначили заместителем командира отряда по лётной части.
Небольшой, но сплочённый коллектив отряда спецприменения всё твёрже становился на ноги, имел впечатляющие результаты работы: за семь месяцев 1939 года совершили 1148 рейсов, перевезли 946 пассажиров, около 45 тонн почты и груза. В феврале 1941 года Ефиму Даниловичу присвоили звание пилота второго класса, а в начале июня он перевелся в транспортный авиаотряд — хотел осваивать более солидные воздушные суда…
Но наступило 22 июня, круто изменившее жизнь всей страны. В августе 1941‑го в Новосибирск на курсы высшей лётной подготовки отправилась большая группа лётного состава Якутской авиагруппы, и Парахин в их числе. По окончании учёбы большинство из них направили в действующую армию.
На почти безоружном, тихоходном самолёте Ли‑2 Парахин работал командиром экипажа в Московской авиагруппе особого назначения, обслуживая нужды фронта. Десятки раз летал он в блокированный Ленинград, доставлял продовольствие, вывозил детей и раненых. Эти рискованные полёты выполнялись в 5–6 метрах от поверхности Ладожского озера: внизу грозила опасность удара о воду, а сверху — свинцовый ливень, изрыгаемый «мессершмиттами».
В один из осенних рейсов экипаж Парахина, как всегда, доставил в Ленинград муку, хлеб, консервы и мясо, быстро разгрузился, не выключая моторы. Надо было поскорее взлетать — аэродром обстреливался. В самолёте были дети и раненые. Путь над Ладогой короткий, часто удавалось его благополучно проскочить, но не в этот раз. Когда казалось, что самый опасный отрезок трассы позади, появился немецкий истребитель. И тут же от него протянулся огненный пунктир к правому мотору самолёта. Из-под капота повалил чёрный дым, а потом и языки пламени. Мотор заглох. Перегруженный самолёт стал быстро терять высоту. Парахин направил его к спасительному берегу, а радист в это время передал в штаб Ладожской флотилии сигнал бедствия. Самолёт удалось посадить на воду, и до того, как он погрузится в пучину, из него эвакуировали 46 детей и раненых подоспевшими военными купить катерами…
В декабрьские дни 1941‑го бои шли на подступах к Москве. Парахин круглосуточно летал за линию фронта на выброску воздушных десантов, а также грузов.
Предварительно в нужный район выбрасывали десант для захвата участка и организации его обороны. Эти плацдармы нередко обстреливались противником из миномётов.
Вскоре после завершения битвы под Москвой, в апреле 1942 года, командующий авиацией дальнего действия генерал А. Е. Голованов отозвал из отряда большую группу лётчиков‑сибиряков. Парахин стал летать на дальнем бомбардировщике Ил‑4.
Шла Сталинградская битва. 28 ноября 1942 года был получен приказ: нанести бомбовые удары в районе Россоши. В состав экипажа Парахина — это был его 90‑й боевой вылет — входили штурман лейтенант Соломонов и стрелок-радист сержант Габачиев.
Едва штурман сбросил бомбы, как от прямого попадания зенитного снаряда машина загорелась и потеряла управление. Парахин дал команду экипажу выбрасываться. За те секунды, пока Соломонов и Габачиев покидали самолёт, огонь добрался до кабины, стал обжигать лицо и руки, дым забивал дыхание. Парахин с трудом выбрался из кабины…
Когда парашют раскрылся, Парахин почувствовал левой ногой холод. В это время в небе вспыхнули светящиеся бомбы. Их сбросили наши бомбардировщики. Стало видно как днём. Он осмотрел себя. Оказалось, что один унт сорвало, но ноги вроде бы целы. Слышался гул самолётов, разрывы зенитных снарядов, мимо со свистом проносились сброшенные его товарищами бомбы…
Приземлился. Сбросил парашют и побежал от места приземления: враг близко, да и своя бомба может угодить. На пути попалась воронка, он нырнул в неё. Немного передохнул, левую ногу обмотал шарфом. Осмотрелся. Хотел с помощью звёзд определить направление движения, но небо закрыто сплошной облачностью. По звуку моторов он определил запоздавший самолёт, который, сбросив бомбы, возвращался на свой аэродром. За его удаляющимся гулом двинулся и Парахин. Двигался на свет ракет, пожаров, на гул далёкой артиллерийской канонады… По ним где-то за горизонтом угадывалась линия фронта…
Восемь дней и ночей пробирался Парахин к своим. Обморозил руки, ноги и лицо. Когда подошёл к передовой, силы совсем иссякли. Линия фронта была рядом, через голову летели трассирующие пули, снаряды, били наши «катюши». Парахин упал в глубокий снег, но подняться уже не смог. Здесь его и подобрали немцы.
…В лагере за колючей проволокой он встретился со своим стрелком-радистом Габачиевым. Штурмана Соломонова, как они узнали позже, немцы сразу расстреляли.
Новый 1943 год он встречал в фашистском лагере. В это время его родители получили официальное извещение командира 752‑го авиационного полка о гибели их сына. В нём сообщалось, что Парахин Ефим Данилович, уроженец Орловской области, верный воинской присяге, в бою за социалистическую Родину, проявив геройство и мужество, погиб при выполнении боевого задания. «Место гибели не установлено. Настоящее извещение является документом для возбуждения ходатайства о пенсии», — язык похоронки был лаконичным. Внизу была подпись командира полка подполковника И. К. Бровко.
Ефим Данилович писал: «Когда кости малость обросли мясом, я, не дожидаясь, пока заживут раны, с повязками на руках и ногах уехал из Саратовского госпиталя в свою часть.
Однажды командир полка И. К. Бровко, наш «батя», заметил меня у неисправного самолёта, где я проводил своеобразный тренаж. Подошёл, посмотрел на мои руки и спросил:
— Хочешь летать? Не подведут руки?
Он разрешил мне выполнять на У‑2 задания, не связанные с боевой работой. Казалось бы, чего проще? Но и здесь мне случалось попадать в переплёт.
Летом 1943 года полетел я на поиски экипажа, который, будучи подбитым, сел на вынужденную.
Я стал выбирать место для посадки, и вдруг мимо пронеслись два истребителя. Еле успел заметить кресты на фюзеляже одного из них. Развернулись и стремительно мчатся в мою сторону: у них — пушки и пулемёты, а мой «кукурузник» совершенно безоружный.
Огненная трасса пронзила воздух, и моя машина затряслась. Пуля попала в пропеллер. Пришлось выключить зажигание и садиться. Колёса коснулись земли, и самолёт, прыгая по выбоинам, покатился по улице села. Стервятники, видимо, посчитали, что сбили «рус-фанер», и скрылись за горизонтом.
Подбежали женщины и ребятня, помогли затащить самолёт в сад, замаскировать его сеном и ветками. Конец одной лопасти винта оказался отбитым. Пришлось для равновесия укоротить и вторую лопасть. С большим трудом оторвался У‑2 от земли. Сделав круг над хатами и покачав селянам на прощанье крыльями, я полетел на аэродром базирования в Липецк… Выручал экипаж подбитого Ил‑4 уже другой лётчик».
…Парахину пришлось участвовать ещё во многих боях. А 25 апреля 1945 года он совершил последний боевой вылет — бомбил Берлин.