А раньше, бывало, засядут компанией в трюме какой-нибудь старой деревянной баржи и давай фантазировать. Как они то на пиратском судне, а то, наоборот, на стремительном сторожевике геройски бороздят просторы разбойничьих южных морей. И обязательно чтобы шторм бушевал, чтобы волны выше их кораблей вздымались. Как же без этого? Без этого неинтересно.
Особо любили слушать рассказы Гоши. Вот кто заливал так заливал! Ванька у него всё время почему-то в центре повествования оказывался. Ладно, если бы только суровым и мужественным капитаном, «обветренным, как скалы». И такое, конечно, случалось. Но совсем не так часто, как хотелось Ваньке. Он чаще появлялся в рассказах Гоши в качестве юнги. Расторопного, отважного, ловкого. Но сами подумайте, где капитан и где юнга. Обидно, согласитесь.
Гоша теперь далеко. Поехал в Иркутск учиться. И сказал на прощание, чтобы Ванька его раньше зимних каникул не ждал. Всё равно не получится, не отпустят. Первую открытку от него недавно получили — с изображением Областного краеведческого музея. На обратной стороне он приветы послал и написал, что в Иркутске растут яблоки. Махонькие, размером с ноготь, но очень вкусные. Ванька ещё не решил, поверить или нет. Может, Гоша разыгрывает их по старой памяти.
Это так, предыстория. Чтоб знали, какими бывалыми мореходами представляли себя Ванька с Васькой до РОКОВОГО ПЛАВАНИЯ. И вроде бы имели на то некоторое право. Допустим, Лена не море, но 12 кэмэ в ширину тоже не шутка. Тоже не баран чихал. А Ванька с Васькой не раз выходили на эту пресловутую необъятную ширь с отцом на моторной лодке. И ничего, возвращались весёлые да бодрые. Всегда с богатым уловом.
Да и ТОТ день не предвещал с утра ничего ужасного. Так что, пусть и знали все, что шторм на Лене может разыграться внезапно, доверились безмятежной её обманчивой глади. И воскресенье же, и папа из длительной командировки вчера лишь вернулся.
— Неплохо бы нам смотаться на Дальнюю протоку, а, народ? — говорит папа за завтраком.
А у самого глаза так и горят — азартом, удалью рыбацкой. Что удивительно, и мама, подумав, сказала:
— Поехали! Август на носу. Глядишь, дальше таких тихих дней-то и не будет.
Ваньку с Васькой уговаривать не надо. В пять минут собрались и битый час ещё ждали, когда наконец будут готовы к походу родители. Нет, разумеется, они не сидели всё это время сложа руки. Бутербродов наготовили, из сарая закопчённые котелок и чайник притащили, снасти рыболовные разобрали. Поездка на Дальнюю — дело ответственное, каждому занятие найдётся. Вон папа во дворе чего-то там с мотором вытворяет, озабоченно кряхтит. Но лицо довольное. Мама одежду тёплую собирает, скатерти всякие, алюминиевую посуду. Чтобы сложить всё потом в непромокаемый брезентовый мешок.
Часов в десять отплыли. Полный штиль. Тишь. Разве что электростанция привычно гудит. Но и то, пока папа мотор не запустил. Васька с Ванькой тут же закрепили вёсла и стали жизнью наслаждаться. Благодать! Ровный рокот мотора да ветер в лицо. Что ещё надо?! Говорящая Гора довольно быстро осталась слева по борту.
Долго ли, коротко ли — вот они и на Дальней протоке. Рай настоящий для рыбака! Мама, жаль, не сильно понимает в их мудрёном мужском увлечении. Так что ей поставили палатку — пусть отдохнёт до серьёзного улова. Но рыба сразу хорошо пошла. Папа с третьей же закидки приличную щуку поймал. Спиннингом, на блесну. И закидушки Ваньки с Васькой зря не простаивают. Часа через полтора рыбу уже некуда девать стало — сетка в воде почти полная. Пора уху варить.
Тем более что Васька ещё кое-кого кроме ельцов да окуньков выловил. Осётрика. Небольшого, но, должно быть, жирного и на вкус весьма приятного. Мама его шустренько в кустах спрятала подальше от всевидящего ока Рыбоохраны. Попробуй-ка объяснить дотошному инспектору, что случайно поймали. И на обычную закидушку, а не на запрещённый хищнический перемёт с множеством крючков. Враз браконьером, врагом природы объявят. А Ваське это надо?!
Поели вкуснейшую уху — мама постаралась! — и уселись кружком у костра, разговоры неспешные ведут. О том, например, что они домой полными победителями вернутся. Как, скажем, папа из Германии в сорок пятом. Ну и насели Ванька с Васькой на отца — расскажи да расскажи про войну. Хоть и знают, что не любит он вспоминать те страшные годы. Но папа улыбнулся, задумчиво покачал головой, мол, что с вами, стервецами, поделаешь.
Обрадовались Васька с Ванькой, да выяснилось вскоре — поторопились. Потому что посмотрел папа на реку и вмиг перестал улыбаться. Окунул палец в котелок с водой, вытащил, подвигал им туда-сюда и говорит:
— Собираться нам по тревоге надо, братцы! Вот-вот ветер налетит, волны поднимет… А про то, как фельдфебеля немецкого в плен брали, дома расскажу. Обещаю.
Видит народ, что папе не до шуток. Махом покидали снаряжение в лодку, палатку в два счёта убрали, костёр затушили. И ходу с протоки Дальней!
Ох и прав оказался папа! Полкилометра не проплыли, а как изменилась коварная река. Разыгрались волны — того и гляди через борт перекинутся. Попробуй вычерпай воду, когда это не течь паршивая, а потоп целый. И ветер вдруг с такой силищей задул, что раскроешь рот — задохнёшься. Прежде чем что-нибудь крикнуть (обычным голосом разговаривать уже невозможно), нужно обязательно нагнуться или прикрыть лицо ладонью. Ветер-то встречный. Одно утешение, что дождя нет. Но небо тёмное, предгрозовое.
А дальше уж вовсе жуть пошла. Это они мимо отвесного скалистого берега проплывали. Видать, чтоб подбодрить экипаж, папа песню затянул. Слов не разобрать, ветром уносит. Но можно догадаться, что наверняка свою любимую «По долинам и по взгорьям»… Как это ему удаётся петь, понять невозможно. Ведь на корме сидит, на самом открытом месте.
Видно Ваньке с Васькой, как напряжена его правая рука. Та, что мёртвой хваткой вцепилась в рукоятку управления. Большая, сильная папина рука. Она ни за что не разожмёт пальцы. И лодка их не разобьётся о скалы. Ванька и Васька в этом теперь уверены. Надо успокоить маму. Они же тоже мужчины…
— Страшно было, папа? — спросил Ванька, когда вытаскивали на берег лодку.
— Страшно, Ванька, — вытирая со лба пот, сказал папа. — Боялся, как бы мотор не заглох.
А мама всё продолжала ворчать:
— Чуть детей не утопил, ирод!
Но глаза у неё уже были светлые, с весёлыми искорками.
— Так не утопил же! — не обиделся папа.
И обнял всех троих разом:
— Мы ещё повоюем!
Это была его любимая присказка.