Попав на кривую стезю, человек нечасто возвращается к обыкновенной, нормальной жизни. Случай, рассказанный автору этих строк беспредельно преданным своему делу среднеколымским сыщиком Гаврилом Иннокентьевичем Лаптевым, исключение из этого правила. Однако в рассказе не следует искать совпадений в образах героев, месте и времени действия.
— Располагайся, дружище! — хозяин дома широким жестом пригласил подполковника и усадил в роскошное кресло, обитое красным бархатом. Мурунов в нем чуть не утонул, такое оно было мягкое, обволакивающее и большое.
— Ну, угощайся, рассказывай, как жизнь, — сказал Иван, обращаясь к своему другу и разливая по маленьким серебряным рюмкам коньяк, — ты по-прежнему служишь или на пенсии?
Петр Петрович ответил, спрашивал и сам Ивана о его жизни, после нескольких рюмок стал удивленно клацать языком и мотать головой: «Дьэ, догор…»
Иван только пригубил рюмку, сказал, что в свое время выпито немерено галлонов спиртного, не то что эти рюмки. Теперь у него жизнь иная.
Какая — Петр Петрович увидел воочию. Другое время, трезвое и не до пьянства. На эти его слова Петр Петрович поперхнулся куском буженины, ибо такого в природе не было, как он знал прежде, вообще и в принципе. Чтобы Ванька Осипов не бухал? Да с седьмого класса доставал где-то Осип, так его звали, портвейн, спаивал мальчишек, за что постоянно был главным вопросом повестки педсоветов. Дерзкий Осип, его лучший друг и сосед, был известен своими выходками, драками, неповиновением. Что интересно, рос он в обычной трудовой семье, не в какой-либо распоследней. Родители работали от зари до зари, сестры и братья учились, Иван тоже что-то делал по дому. Помощник по хозяйству был хороший, сенокосчик и охотник-рыбак первый. Друг настоящий, отдаст последнее, рассказчик превосходный, все смотрели ему в рот. А на улице задира, драчун и гроза. Когда наконец прозвенел последний школьный звонок — сердобольные учителя дотянули-таки его из жалости к родителям до аттестата. Все ринулись поступать в вузы и ссузы, а Осип, кое-как отработав в совхозе с год, успешно перемежая эту работу с разного рода скандалами, ушел в армию.
Все на селе облегченно вздохнули, в том числе и родители, надеясь, что уж армия-то перевоспитает Ивана. Там железная дисциплина, устав, порядок, строгие командиры, дедовщина, наконец. Да что говорить… Надежды на армию возлагались большие.
Но возвращение оттуда Ивана Осипова показало, что и армия была бессильна что-то с ним сделать. Вернулся оттуда Осип еще более дерзким, наглым и даже свирепым. Бедная мать иссохла от его постоянных дебошей, отец старался не бывать в общественных местах.
Но всему на этой земле приходит конец — и плохому, и хорошему. Так по-хитрому устроена жизнь, ибо, наверно, в ней не было бы смысла, не будь в ней перемен и разных событий. Закончилась сроком в колонии и бесшабашная Ванина жизнь. Три или четыре ходки имел друг детства Мурунова к тому времени, о котором идет рассказ. И все эти так называемые «ходки» имели основанием не простые статьи Уголовного кодекса — то избиение с отягчающими обстоятельствами, то избиение со смертельным исходом, то…

х х х

…Вертолет летел на минимальной высоте, чтобы сидевшей в ней опергруппе РОВД было детально видно все, что происходит на земле. Невысокий и редкий северный лес не мог скрыть беглеца при всем его желании. Все было видно как на ладони.
В районе случилось ЧП. Некий мужчина, изнасиловав в одной из деревушек школьницу, подался на украденной совхозной лошади в бега. Мурунов, тогда еще молодой лейтенант, как и все остальные, прилип к иллюминатору и во все глаза смотрел вниз. Оставались под бортом маленькие забытые селеньица, охотничьи заимки. Их снова сменял лес, живущий своей тихой жизнью, размеренность которой мог нарушить только человек.
Уже смотрели вниз без особого энтузиазма, когда над очередной заимкой узрели табун лошадей. Вернее, даже не табун лошадей привлек всеобщее внимание, а чуть поодаль стоявший взмыленный и бьющий копытом конь.
Запахло жареным. Вертолет сел, обдав местность гулким шумом и ветром. Сыщики во главе с начальником отдела Виктором Ивановичем Гринько ринулись к избушке. Оттуда навстречу вышел старик.
— Здравствуй, огонер, ищем мужчину на лошади, — приветствовал его начальник, — не скажете, чья та лошадь? — Он указал рукой на взмыленного коня.
— Эта? Эта лошадь Ивана, приехал да ушел куда-то сразу, — не очень радушно ответил старик.
— Какого Ива-на? — екнуло сердце у Мурунова. Неужто опять Осип, друг детства, натворил делов? Да сколько можно-то? Только вроде откинулся…
— Иванов много, а Осипов один, — ответил дед и вошел, будто обиженный, в избушку.
Вот те раз! Опять Осип совершил тяжелейшее из преступлений, да когда он успокоится-то, в сердцах подумал Петр, а в душе полыхнула на миг жалость к бывшему другу детства, которого приходится сейчас ловить, как дикого зверя… Эх, Ванька, Ванька, что ты делаешь со своей жизнью-то, видный красивый парень…
Чуть поодаль от избушки стоял большой заброшенный хотон, и какое-то наитие подсказывало, что рецидивист скрывается именно там. Больше негде ему прятаться. Лес окрест, как было видно с высоты, чист, не провалился же он, в конце концов, сквозь землю.
— Слепцов, заходи слева! Суздалов, иди с тыла! Оружье наиз-
готовку! Стрелять на поражение! Преступник вооружен и очень опасен! — бывалый начальник РОВД распоряжался умело, и только тут дошло до Мурунова, что его лучшего друга детства могут пристрелить, как зайца.
— Товарищ начальник! — почти взмолился он, обращаясь к своему руководству, — разрешите мне пойти! Одному! Я знаю этого человека очень хорошо!
— Ты что, Мурунов, сбрендил? Как одному? Так он пристрелит тебя.., и пикнуть не успеешь! — взорвался начальник. И его можно было понять. Молодой Мурунов должен был прикрывать более опытных товарищей сзади. Он не смеет им рисковать.
— Товарищ майор! Если пойдут все, жертв будет больше! — Петр бросил в лицо своему начальнику последний свой козырь. — В меня он не будет стрелять!

*дьэ, догор — да, друг (якутск.)
*огонёр — старик (якутск.)

(Окончание следует)