В знойный июльский день после посещения небольшого разведочно-добычного карьерчика, находящегося на полугоре, мне предстояло еще подняться в верхнюю часть Скал Суслова, где горнорабочие во время проходки разведочной штольни обнаружили полость с крупным кристаллом исландского шпата. Там мне предстояло его визуально оценить и зарисовать. 

Чтобы туда попасть из этого места, надо было бы сначала спуститься к подножию скал, прошагать по бечевнику к хлипкой деревянной лестнице, прибитой клиньями к скалам, подняться по ней метров на двести, а потом топать еще с километр по узенькой тропке, вьющейся над самым обрывом. А напрямую от карьерчика до штольни — рукой подать. Одна беда: отсюда к ней не было тропы. Но это обстоятельство не смутило меня: ведь я тогда еще не усвоил такой простой для геолога-таежника истины, что в тайге и горах самый быстрый и безопасный путь — по тропе. Кроме того, я уже порядком устал, и мне очень не хотелось давать кругаля, если его можно избежать. Поэтому, недолго думая, я решил идти напрямик и начал карабкаться вверх по крутому склону...
Когда я с большим трудом преодолел большую часть пути, то совершенно неожиданно оказался перед «каменной рекой» – курумом, который не был виден раньше из-за выступов скал. Начинался он подле отвесной базальтовой стены и весь умещался в крутом, расширяющемся книзу распадке. Обойти его было невозможно: вверху — стена, внизу — высокий скалистый обрыв, под которым несла свои стремительные воды река. От опытных геологов мне не раз приходилось слышать о коварстве курумов, загубивших не одного рискового человека, но штольня уже была так заманчиво близка, а обходной путь казался таким долгим и изнурительным, что я все-таки решился продолжить свой путь. Чтобы хоть как-то заглушить возникшее тревожное чувство и убедить себя в относительной безопасности этой рискованной затеи, я сбросил на поверхность осыпи несколько крупных базальтовых глыб. Они скатились вниз по распадку, почти не прихватив с собой «попутчиков», – курум не сдвинулся с места. «Эх, была не была, авось пронесет!» – решился я окончательно и ступил на осыпь.
Примерно до ее середины добрался благополучно. Прежде чем сделать следующий шаг, каждый раз осторожно трогал длинной рукояткой геологического молотка лежавшие на пути крупные камни и стволы вывороченных с корнями лиственниц. До противоположной стороны уже оставалось не более пятнадцати метров, когда я вдруг с ужасом почувствовал, что камни подо мной дрогнули и осыпь начала сползать вниз к обрыву. Тут уж пришлось, сразу же отбросив всякую осторожность, пуститься во всю прыть. Однако «река» набирала скорость значительно быстрее меня. Двумя взмахами я бросил на «берег» молоток и полевую сумку и сам устремился вперед с такой скоростью, на какую только были способны мои ноги.
А вокруг меня уже скакали базальтовые глыбы, от которых я едва успевал уворачиваться, вставали на дыбы обломки сушин, стоял грохот, клубилась густая рыжая пыль. Сердце мое бешено колотилось, его удары отдавались у самого горла, кровь стучала в висках... Мелкий песок скрипел на зубах... Мне не хватало воздуха, я задыхался в пыли и уже почти ничего не видел. От сильного напряжения и боли ноги отяжелели, стали как бы ватными... Я бежал в гремящем потоке, словно по спускающемуся эскалатору, ход которого с каждым мгновением все убыстрялся. Падал, сбиваемый с ног движущейся массой, и снова вставал... Но, несмотря на все усилия, меня неудержимо несло к уступу, за которым спасения уже не было. И только благодаря нечеловеческому усилию мне наконец удалось вцепиться правой рукой в ветки коренастого куста, росшего на самом краю спасительного «берега». Дикая боль тут же пронзила все мое существо: это был шиповник. Но я не разжал пальцев. Напротив, кое-как дотянувшись до унизанных острыми шипами веток, я и другой рукой намертво ухватился за них.
Так я продержался несколько секунд, показавшихся мне вечностью. А мимо меня, возле самых ног, с грохотом и искрами продолжали катиться каменные глыбины. Я почти задыхался в пыли и едва не потерял сознание от нестерпимой боли. Сквозь пальцы, в которые вонзились многочисленные острые шипы, сочилась кровь... Наконец мне удалось подтянуться и буквально вползти на неподвижный грунт. И только тут, подняв отяжелевшую голову, я разглядел, что до последнего уступа, с высоты которого камни кувырком летели в реку, осталось всего каких-нибудь десять метров. Нервная дрожь волной прошла по всему телу: страшно подумать, что сталось бы со мной, если бы в самый критический момент на этом месте не оказалось куста шиповника с крепкими корнями?!
Потом, отдышавшись и несколько успокоившись, я повытаскивал зубами наиболее крупные шипы из кровоточащих пальцев и ладоней. Мелких же было так много, что на них пока не стал тратить время: ведь еще нужно было отыскать полевую сумку и молоток, подняться к штольне, сделать подробное описание и зарисовать полость с кристаллом и к вечеру возвратиться в лагерь.
Молоток я нашел в густых кустах черной смородины выше сумки метрах в десяти, хотя бросал их почти одновременно: так быстро съезжала осыпь по желобу распадка.
Грохот камнепада вскоре прекратился, и вокруг установилась поистине звенящая тишина. О случившемся почти ничего не напоминало, только тончайшая пыль все еще клубилась над обнаженным гладким дном распадка. Немного передохнув и приведя себя в порядок, я, прихрамывая, снова стал карабкаться вверх по склону и вскоре был уже возле устья штольни. Из ее глубины доносился чуть слышный треск перфораторов: это проходчики бурили шпуры в забое.
Чтобы перевести дух после трудного и опасного подъема, я присел на перевернутую тачку и огляделся. Каким прекрасным мне показался окружающий мир после пережитой опасности! Неподалеку от устья штольни, на невысоком кряжистом кедре заполошно кричала кедровка; где-то на том берегу реки труженик-дятел очередями выстукивал торопливую дробь на звонкой сушине; вокруг самозабвенно стрекотали невидимые в траве кузнечики; пряно пахло болотным багульником и раздавленным листом черной смородины, через заросли которой я только что продирался, и даже кружившиеся над головой полчища гнуса не казались такими уж злыднями. Тайга жадно вбирала в себя тепло короткого северного лета, и ей никакого дела не было до того маленького в ее масштабах происшествия, которое едва не стоило мне жизни.