«Ускоренный» закон
— Михаил Петрович, первый вопрос касается самой злободневной темы для всего научного сообщества. Конечно, это реформирование Российской Академии наук (РАН). Мне довелось присутствовать на совместном заседании президиума Якутского научного центра СО РАН и Академии наук РС(Я), где обсуждалась эта тема. Однако никаких громких заявлений принято не было. Что это значит? Ученые Якутии смирились с происходящим или дело в отсутствии информации?
— Чтобы ответить на этот вопрос, надо вспомнить, в каких условиях был принят закон. Хотя разговоры о реформировании системы РАН велись уже давно, но сам проект документа появился очень неожиданно. Причем без предварительного широкого обсуждения научным сообществом. К этому оказались не готовы ни члены Президиума академии, ни рядовые ученые.
Тем не менее наиболее авторитетные ученые сумели консолидироваться, высказали свое видение и добились того, чтобы закон не был рассмотрен сразу в трех чтениях еще на весенней сессии Госдумы, как того хотели авторы проекта. Как вы помните, тогда в процесс вмешался лично президент России Владимир Путин, да и немалая часть депутатов российского парламента поддержала ученых, выступив за более детальное обсуждение. В итоге закон претерпел значительные изменения, а его принятие было отложено до осенней сессии.
Как вы помните, в первоначальном варианте законопроекта предполагалась полная ликвидация РАН, а также Академий медицинских (РАМН) и сельскохозяйственных наук (РАСХН). В нынешнем, доработанном с учетом предложений научного сообщества варианте закона предусматривается присоединение РАМН и РАСХН к РАН. При этом в структуру РАН по-прежнему входят региональные отделения, региональные научные центры и представительства, и Российская Академия наук остается главным распорядителем бюджетных средств в отношении ее региональных отделений, являющихся федеральными государственными бюджетными учреждениями. Так что научное сообщество было услышано.
Надо сказать, что осеннее обсуждение также прошло в ускоренном режиме, и сегодня мы имеем то, что имеем. Но мы живем в государстве и принятые решения его главы подлежат исполнению. Соответственно, теперь начинается долгий процесс разработки новых механизмов по приведению в соответствие основных положений закона с научными реалиями.
Ведь до сих пор Российская Академия наук занималась буквально всеми вопросами — от непосредственной организации научных исследований до управления закрепленным за академией огромным имуществом. Теперь эти функции разделены. РАН по-прежнему будет заниматься наукой, а хозяйственные вопросы отойдут в ведение вновь созданного Федерального агентства научных организаций (ФАНО), которое является исполнительным органом власти.
От «размеренного» стиля к конкретной работе
— Но это же взаимосвязанные функции. Иначе говоря, это все равно что отнять у солдата оружие, которым он исполняет свою непосредственную работу.
— Можно сказать и так, но повторюсь, мы имеем то, что имеем. Поэтому вполне очевидно, что работа в новых условиях потребует множества согласований с новым агентством, которое будет действовать строго в рамках бюджетного законодательства, требующего получения результатов в течение обозначенного периода времени. Следовательно, ученому сообществу надо переходить от утвердившегося десятилетиями размеренного стиля к конкретной результативной работе.
При всем при этом хочу особо отметить, что ученые Якутии чувствуют потребность в результатах своих исследований. Прекрасный тому пример — открытие научной станции «Остров Самойловский». На мой взгляд, он ярко характеризует то, как должны взаимодействовать все заинтересованные стороны. Ведь это совместный проект, где усилиями органов власти, научных учреждений и подрядных организаций построен уникальный в своем роде объект, имеющий огромное значение для изучения Арктики.
— Кстати, вы же были на его открытии. Скажите в двух словах о прикладном значении данного проекта.
— Если говорить о строго научном значении проекта, то, как подчеркнул, выступая на открытии станции, Председатель Дальневосточного отделения СО РАН академик Валентин Иванович Сергиенко, на основе полученных здесь данных уже опубликованы три статьи в авторитетном журнале «Nature» (с английского — «Природа», Ф. Г.).
Ведь на самом деле в сентябре было только официальное открытие, а исследования стали проводиться еще во время строительства. В этом мы могли убедиться, прибыв на станцию. К примеру, там мы увидели, что в одной из лабораторий уже работают аспиранты из американского университета и МГУ. Это и есть реальная интеграция.
Что касается прикладного значения, то проводимые на станции исследования крайне важны для изучения потоков метана, выделяющегося со дна шельфа арктических морей. Ведь здесь в условиях вечной мерзлоты хранятся сотни миллионов тонн метана. Однако сильное опасение вызывают процессы быстрого таяния льда в летний период и стремительно растущая температура всего региона, разрушающие вечную мерзлоту, которая в свою очередь играет роль естественной ловушки для метана, способного быстро и довольно ощутимо изменить климат Земли. Вот почему интерес к этой станции проявляют ведущие ученые всего мира и, конечно, Якутии.

Результаты есть, нет популяризации
— Михаил Петрович, а что вы скажете о последних достижениях якутских ученых? Почему мы больше знаем о палеонтологических открытиях, нежели о других, к примеру, таких востребованных в горнодобывающей республике направлениях, как горное дело?
— В структуре Якутского научного центра действуют восемь научных институтов и два научных отдела в Президиуме ЯНЦ. Конечно, они работают довольно продуктивно. Другое дело, и так сложилось годами, что вопросы популяризации наших достижений и новых открытий были до сих пор на втором плане.
Так уж повелось, что авторы интересных исследований должны пройти многоступенчатый процесс от получения конкретных результатов, защиты в научных советах до передачи данных в РАН и непосредственного внедрения новой технологии. Все это занимает не меньше двух-трех лет, и все это время ученые занимаются непосредственно этим, не уделяя должного внимания популяризации своих разработок. Думаю, что над устранением этого очевидного пробела нам тоже надо будет усиленно поработать в новых условиях.
Что касается взаимодействия с горнодобывающими предприятиями, то тот же Институт горного дела Севера тесно взаимодействует с компанией «АЛРОСА», а также с золотодобывающими предприятиями по внедрению своих разработок на их производственных площадях. Однако чаще всего инициатива здесь исходит именно от научных институтов. Хотя должно быть наоборот.
Думаю, это объясняется тем, что в нынешних условиях крупные предприятия пока еще не готовы финансировать фундаментальную науку, которая дает конкретные результаты только через пять и более лет. Как правило, на это нужны долгосрочные инвестиции. Конечно, есть отдельные примеры понимания важности подобных исследований для получения новых технологий, неминуемо приводящие к повышению производительности труда. Но определенной системы в этом плане пока нет.

Эффективность = финансирование
— То есть без прямого финансирования не обойтись?
— Естественно. Эффективность научных исследований абсолютно коррелируется с объемом их финансирования. Как-то на одной из международных конференций я разговаривал с заокеанским коллегой. Так вот, в ходе разговора выяснилось, что годовое финансирование госдепартаментом его университета в 10 (!) раз превышает бюджет всего Сибирского отделения РАН. Соответственно, и количество внедренных новых технологий благодаря научным изысканиям в разы превышает российские показатели.
Ну и кроме того не будем забывать, что внедрением новых разработок в советское время занималось множество прикладных институтов. Это был целый пласт отечественной науки, который просто ликвидировали в 90‑е годы. Поэтому нашим научным институтам придется перестроить свою работу таким образом, чтобы отвечать современным требованиям и, как я уже говорил, стать более мобильными, максимально сократив промежуток от научного исследования до внедрения в практику.

Где центр научной мысли?
— Кстати, об университетах. Есть мнение, что в последнее время центр научной мысли перемещается в Северо-Восточный федеральный университет, где руководство вуза не жалеет средств на оснащение самым современным оборудованием лабораторий. Что вы на это скажете? Такая конкуренция действительно есть?
— Я сам вот уже 22 года являюсь заведующим кафедрой машиноведения университета. Город у нас маленький, а научных кадров мало. Поэтому интеграция академической и вузовской науки в Якутии — это объективный процесс. Как говорится, одно другому не мешает. Ведь в том же Арктическом инновационном центре СВФУ в большинстве лабораторий довольно продуктивно работают специалисты наших научных институтов. И я бы это назвал не каким-то переманиванием кадров или конкуренцией, а именно интеграцией.
Вообще мне представляется, что одной из целей авторов закона о реформировании РАН является переход на западную модель развития науки, где все фундаментальные исследования сконцентрированы именно вокруг университетов. Ведь отличием советской и российской научной школы была её академическая направленность. Вот и выходит, что наши исторические связи с головным вузом республики как раз-таки соответствуют новым вызовам.
— Михаил Петрович, мы беседуем в канун вашего 55‑летия. Возраст для ученого, можно сказать, юный. Учитывая, что вам довелось возглавить научное сообщество республики в переломный для всей российской науки период, хочется пожелать только терпения и, конечно, здоровья. А что вы пожелаете своим коллегам?
— Спасибо за поздравления. Наверное, того же, что и вы мне. Действительно, нашему поколению не позавидуешь. Мы начинали еще в пору расцвета советской науки, пережили потрясения переходного периода, и, когда только-только стали вставать на ноги, нам пришлось столкнуться с еще одним историческим во всех смыслах потрясением. Но мы, ученые, как раз отличаемся тем, что нам все интересно. И с какими бы трудностями мы ни сталкивались, нам интересно их преодолевать. Поэтому уверен, что наука Якутии достойно выйдет из сложившейся ситуации и на деле докажет свою жизнеспособность.