Якутская киноэтника поэтична
— Якутское кино — феномен российского масштаба. То, что киношкола у вас появилась в непростые для страны времена, в начале 90‑х годов, и теперь здесь ежегодно снимается по два десятка кинолент, само по себе любопытно. За два с лишним десятилетия у вас возникли такое разнообразие жанров, богатая палитра стилей, неповторимый философский взгляд на жизнь. Все это достойно уважения. Ваши режиссеры смело берут самые разные темы вплоть до экзистенциальных и социальных проблем нашего бытия. И на фоне российского кинематографа они отличаются «лица необщим выраженьем».
— Но аналогии у вас, как культуролога, все же есть…
— В 60‑х годах прошлого века в советском кинематографе появилось такое интересное явление, как украинское поэтическое кино. Национальное лицо вашего кино по художественным приемам сродни ему. Это такие картины, как «Тени забытых предков», «Белая птица с черной отметиной», «Захар Беркут», «Каменный крест». Они познакомили с такими чудесными артистами, как Иван Миколайчук, Богдан Ступка, Лариса Кадочникова. Предтечей тех картин, конечно же, была «Земля» Александра Довженко.
Этники в вульгарном смысле в якутских картинах нет. Этнографическая струя, как тогда у них, так и у вас, очень свежая, духовная, без напускного фольклорного колорита и обрядовых сцен. Такой уровень ваш кинематограф давно пережил и преодолел. И это хорошо.
Мифолого-эпический взгляд на мир присутствует в снятом, художественно переработанном виде. Поскольку кино — искусство для всех, это качество делает работы ваших мастеров доступными. Система ценностей якутов сублимирована на уровне современного киноязыка и подается так, чтобы было понятно не только якутам.

Переклички — признак попадания в тему
— Что вы думаете о фильме «Дорога», который мы только что посмотрели?
— По эстетике, по своему смыслу этот фильм намного сложнее, чем те, что я видел раньше. Эта психодрама показала, что Михаил Лукачевский несомненно обладает своим неповторимым киноязыком. В полнометражном фильме только два героя, место действия замкнуто в одном помещении, и при таком раскладе сделать действо увлекательным очень непросто. Дальше развивать мысль я не могу. У нас фестиваль, и значит, надо посмотреть что-то еще, чтобы сравнить и сделать выводы.
Понимаете, в кинотеатры приходит множество абсолютно не похожих людей. И вызвать у них одинаковый импульс, дающий сильный эмоциональный резонанс, поднять на новый духовный уровень очень трудно. А все большие мастера создают свои кинокартины именно с такой целью. Между тем кинокритики думают одно, а обычные люди испытывают абсолютно полярные чувства. Искушенный наряду с новым видит знакомый видеоряд, похожие по рисунку роли. Зритель о таких вещах понятия не имеет. А у художника иная задача. Он, возможно, никогда и не видел тех картин, следы которых критик обнаруживает в его фильме. Он просто чувствует аналогично другим.
Цитатность, в целом, общее место в постмодернистской эстетике. Она также дала режиссерам принцип двойного или тройного кодирования. И часто бывает, кто-то во время сеанса начинает смаковать тонкости авторских символов, а другой переживает с персонажами обычную житейскую историю. Так работает знаменитый Питер Гринуэй. Например, его картина «Контракт рисовальщика».

Авторское кино вечно
— Золотое сечение между правдой и искусством присутствует в картинах якутских режиссеров? Могут ли их картины заявить о себе в российском прокате?
— Безусловно. Я уже сказал, что у большинства из них нет погруженности в сугубо национальную культуру и историю. Ваши режиссеры выражают общечеловеческую проблематику. Фильм «Дивная пора» Никиты Аржакова показывает советскую эпоху. Чувства, которые испытывают молодые герои фильма, правдивы и доходят не только до тех, кто застал то время, но и до современных ребят. Ничего непонятного в нем нет, это хороший художественный фильм, который найдет своего зрителя и в общероссийском прокате.
Но, бывает, очень крупные мастера, гениальные режиссеры создают картины, к которым массовый зритель остается глух. Таков был, например, фильм Анджея Вайды «Свадьба». Очень красивый, сложный по образам и содержанию. Но в нем так много мифологических вкраплений, столько вплетено исторических, политических моментов, связанных с независимостью Польши, что новое поколение поляков его вообще не воспринимает. Великая традиция иногда бывает герметичной.
— Можно ли тогда снять кино по Олонхо?
— Почему бы и нет? При современных технологиях все возможно. Снят же фильм «Беовульф». Лента вполне адекватная, собрала большую аудиторию. И тоже построена на мифологическом, эпическом наследии.
— Значит ли, что авторское кино может быть коммерческим? В кассовом кино все выстроено: и звездный состав артистов, и сценарий эффектный, уникальные натурные съемки, дорогие декорации и костюмы.
— Сильно выстраивал свои кинокартины и Андрей Тарковский. Он же был великим теоретиком кино. Конечно, критики предъявляли и ему массу претензий. Например, в фильме «Андрей Рублев» нашли много вольностей в отношении к истории, этнографии, костюмов. Но он сказал: «Я не снимаю реконструкций». Историческая правда в его фильмах — только круг обстоятельств, в которых жили люди. В «Рублеве» он очень аскетично и смело рассказал о духовной силе русского человека. Такое кино вечно. А коммерческий успех может иметь одинарный выхлоп.

«Холокост — клей для обоев»
В этом плане мне также симпатично творчество Квентина Тарантино. Он большой интеллектуал и вполне серьезно вырабатывает свой ироничный киноязык, который позволяет ему разговаривать с любой аудиторией. Его «Бесславные ублюдки» были настоящей бомбой для западного сообщества. Ведь воспаленность темой священной памяти о холокосте, о невинно убитых мирных жителях вообще характерна для США, где войны давно не было.
— А у нас разве нет такой боли?
— У россиян несколько иначе. Тем, связанных со Второй мировой войной, у нас куда больше. Память о ней живет в каждой семье. И в целом это носит мотив памяти о героизме, цены победы. Вот почему некоторые наши люди не понимают, чем так ужасен был холокост. Недавно Кирилл Разлогов показал по каналу «Культура» документальный фильм «Холокост — клей для обоев». Реальная русская девушка в какой-то телевикторине так ответила на вопрос о холокосте. Польский культурный центр устроил ей экскурсию в Освенцим. Все это снималось, расспрашивались ее учителя, родители.
Постмодернистская эстетика в руках хорошего режиссера дает весьма интересный эффект. Фильм Тарантино «Джанго освобожденный» — очередное покушение уже на другую святыню американцев, на тему рабовладения. Этот режиссер также любит переснимать комиксы. Получаются очень динамичные и впечатляющие работы.

Смех сквозь слезы потрясает сильнее
— От великого до смешного действительно один шаг. Конечно, и на Западе кое-кто таких вещей не понимает. К примеру, итальянский писатель Умберто Эко за последний свой роман «Пражское кладбище» схлопотал от главного раввина Рима.
— Вы правы. В жизни горе соседствует с радостью, а страх — с юмором. С сознанием этого легче живется. Теркин с Чонкиным не зря стали культовыми героями. А в российском кино есть примеры ироничного подхода к серьезной теме?
— Что-то подобное я увидел в «Цитадели» Никиты Михалкова. Многие считают эту кинокартину военно-исторической сагой, одной из многих. А мне все-таки было интересно, как кинорежиссер местами иронизирует над киношными стереотипами про Великую Отечественную. У Михалкова там были отсылки к Акире Куросаве. И когда его попытались изобличить в этом, он ответил: «Я не стащил, я — поклонился его искусству!» И он был прав! Кино — необычайной силы средство воздействия на людей. И пусть оно заставляет одних узнать нечто новое, других извлечь урок, а третьих — достать диск с фильмом великого мастера и просмотреть заново.