Это получилось так. Отец наш Александр, сын Мочоха Иннокентьева, работал в колхозе табунщиком и жил в нюрбинской тайге, где были аласы с хорошей травой, лежащей под снегом. В стужу и мороз он вынужден был сутками без сменщика охранять тебенюющих лошадей от волков. Потому и умер в 1935 году от простуды, оставив меня шести месяцев от роду.
Мама занималась поденной работой, возя меня и моего брата Колю годом старше с собой на санках. Когда нам сравнялось по 5–6 лет, она стала уходить на поиски работы, оставляя нас в ничейном доме в лесу, подперев дверь палкой. Пока ее не было, мы лежали в неотапливаемом балагане под двумя одеялами из заячьих шкур из-за холода и играли под одеялом, вылезая из-под него лишь по нужде и за пресной лепешечкой, оставленной матерью. Возвращалась мама только на третий-четвертый день с целым мешком заказов на пошив одежды, кожаной обуви, изготовление берестяной посуды и ведер.
Мама приходила, и наступал праздник. Мы наедались досыта и начинали играть свободно, а она принималась за свое долгое шитье. При этом то ли от того, что любила осуохай, то ли желая развлечь нас, мама всё время запевала. Я до сих пор в ушах слышу ее мелодичный голос, поющий беспрерывно, как домашнее радио.
Когда мы перебрались в районный центр, то стали бегать с матерью на осуохай, который устраивался стихийно по воскресеньям у районного Дома культуры Нюрбы. Вот там моя мать начала запевать осуохай для всего дружного хоровода.
Так неграмотная сельская женщина, показав несгибаемую волю к жизни, с помощью одного только осуохая смогла внушить себе и нам надежду, а также вдохновить меня на борьбу за возрождение ранее запрещенного танца. Мы, якуты, теперь ставим рекорды Гиннесса по самому продолжительному запеву осуохая и самому многочисленному хороводному осуохаю, даже сумели в этом деле побить рекорд Китая с его 1,5-миллиардным населением.