***
Наконец вышли к реке Чипикет. Нагромождение валунов было таким, что не сразу можно понять, где же она. А река гудела, громыхала, подбрасывала в воздух фонтаны брызг, одев огромные камни в пену, но масса воды не могла вырваться наружу из объятий рухнувших береговых скал. «Чёртово место», — сказал Пётр и повёл связку оленей вниз по течению. Горы стали понемногу расступаться, берега расширились, давая возможность реке показать свои воды. Вдали белела наледь.
Пётр решил форсировать реку. Он сел верхом на самого сильного минора и с крутого берега погнал его в бурные воды. Тот боязливо сделал несколько шагов в глубину, поскользнулся, ушёл с головой под воду, сбросил седока и выпрыгнул на берег. Следом из пены выскочил Пётр. Гордый Чипикет со дня своего появления на этой планете никогда не слышал столько проклятий в свой адрес. Августа умела успокоить мужа отработанными методами, высказала своё мнение о такой попытке найти брод, бросила ему сухую одежду.
Пока Пётр успокаивается, а Августа успокаивает детей, мы с помощником и рабочим идём к наледи. Она длиной около километра, с берега до неё всего метров пять. Преодолеваем их по камням по пояс в ледяной воде. Наледь крепко примёрзла к каменистому дну, устойчива, но бурный поток разделил её глубокой промоиной на две части…
Наконец место переправы найдено. С трудом, используя подручные материалы – плавник, камни, сооружаем подобие моста через Чипикет. С осторожностью переносим инструменты и детей. Некоторый груз просто перебрасываем. Пётр силой сталкивает в воду одного оленя, тот увлекает за собой остальных. Они отчаянно борются с течением, их относит метров за триста, но выплывают все и бегут к разведенному уже на берегу дымокуру.
Срочно обустраиваем лагерь. Наскоро готовим еду, кипятим чай. Я достаю бутылку спиртного. Надо обезопасить себя и всех после купания в ледяной воде. Пётр сразу повеселел, перестал поносить бранными словами ни в чём не повинный Чипикет, вспомнил, что во всём виноваты медведь и чёрная ворона.
После обеда, оставив в таборе Августу, мы все пошли осматривать берег, чтобы отыскать место подъёма на перевал. Там меньше прижимы, можно найти корм для оленей.
Пошли вверх в сторону заснеженной вершины, где берёт начало дикий Чипикет. За отдельно выступающей скалой, которая содрогалась под напором воды, едва виднелся прикрытый низким стлаником вход в небольшую пещеру. Подойдя ближе, мы остановились в оцепенении. Вход преграждали человеческие кости и череп. Отшлифованные до блеска дождём, ветром, снегами, они уже никого не интересовали – ни хищных птиц, ни грызунов. Я стояла над прахом в задумчивости: «…кто ты, грешный молодец иль отравленный ворами незадачливый купец». «Какой купец, – возмутился оленевод, – вот его работа, вот лоток (пнул ногой), вот грохот, тут он золото мыл, может, заболел, может, продукты кончились, охоту не знал, тайгу не знал, может, простыл, а спирта не было, ничего не было, спал на голых камнях, смотри, какой он носил сапог», – он поднял полуистлевший кирзовый сапог с крайне изношенной подошвой. «Что бы там не было, давайте предадим кости земле», — сказала я. Без лопаты, всякими подручными способами вырыли неглубокую могилу в галечнике, уложили останки, соорудили холмик, установили крестик, положили сверху старательский скарб. Я нашла дощечку и написала простым карандашом «он трудно жил, много работал, пусть душа его обретёт покой». Прикрепила ее к кресту.
Пётр силой сталкивает в воду одного оленя, тот увлекает за собой остальных. Они отчаянно борются с течением, но выплывают. Вход в пещеру преграждали человеческие кости и череп. Отшлифованные до блеска дождём, ветром, снегами, они уже никого не интересовали – ни хищных птиц, ни грызунов.
Пока мы колдовали над захоронением, рабочий Алексей обшарил всю пещеру. «Ты что там делаешь, – закричал на него Пётр, – уходи, там очень худое место – болеть будешь». Алёша вышел, на лице его было крайнее недоумение: «А золото дежь? Яго ниде нема». Он, когда очень волновался, переходил на родной белорусский язык. Едва оттащили его от пещеры. Я в шутку пообещала показать, где отыскать золото высоко в горах. Он воодушевился и успокоился. Мы нашли проход, по которому можно подняться на перевал, и вернулись в табор.
***
Измерения проведены уже на нескольких пунктах. Все это время Алёша умоляюще смотрел на меня, ждал, когда же покажу ему, где оно, обещанное золото. Я приготовила инструмент к наблюдениям и, пока устанавливалась видимость, стала осматривать кварцы. Взяла один, отливающий синевой, ударила по нему обухом топора. Камень легко раскололся на позолоченные пластины. Я показала всем эту сверкающую красоту. Остриём бритвочки сделала соскоб жёлтого напыления на пластине. «Смотри, Алёша, – это золото, его целая гора, скобли». Все, кроме Алёши, засмеялись, понимая тщетность затеи. Алексей же вооружился топором, молотком, ножами, лезвиями бритвы, попросил у меня несколько листов чистой бумаги и погрузился в процесс золотодобычи.
В этот день установилась пасмурная тихая погода. Работа спорилась, и мы с помощником задержались на пункте до сумерек. Окончив работу, спустились к лагерю. Там нас никто не ждал, костра не было, не было и ужина. Мне стало понятно, на что я обрекла себя, показав Алёше золотую пыль. Из-за горы слышался звук разбиваемых камней. Мы сами сделали всё то, что должен был сделать он: нашли воду, дрова, вскипятили чай. Солнце уже зашло за заснеженные гольцы, а Алёша всё не возвращался к табору. «Не трогай его, - сказал зашедший из своего чума в нашу палатку Пётр, - пусть рубит, раз он такой, светло, луна хорошая». Он вытащил колоду карт и предложил мне сыграть с ним. У меня много работы, но я боюсь его огорчить и соглашаюсь. Пётр рассказывает нам про своего брата, который во время войны был снайпером. «Он был хорошим охотником, много добывал пушнины, знал места, стрелял зверя в глаз. Брат заслужил на фронте звание Героя Советского Союза, – показывает мне вырезки статей из газет о его героизме, хвалится его наградами. – Немцев стрелял из засады, убил много – в глаз». Содрогаясь, перебиваю Петра, мол, зачем в глаз? «Я же говорю, он хороший охотник был, привычка такая, шкуру нельзя портить», - поясняет он. Мы высоко, здесь где-то недалеко должен быть Всевышний, прошу его, упаси нас, чтоб никогда не пришлось стрелять в человека ни в глаз, ни куда бы то ни было.
Как-то внезапно надвигается гроза, а Алёши всё нет. Я набрасываю брезентуху и иду. Он сидит у скалы, накрывшись куском брезента, и ожесточённо рубит куски кварца. Посмотрел на меня какими-то обезумевшими глазами, заторопился: «Я с вами отсюда никуда не уйду. Я останусь, а вы уходите. Что…Я не хочу есть, я не хочу чая». «С ума сойти, - подумала я, - он заболел золотой лихорадкой, было бы хотя бы настоящее золото, а то так, чепуха какая-то». Выплёскиваю на него жестокую тираду: «Ты помнишь того, чьи кости мы предали земле? Он так же, как и ты, любил золото, с тобой будет то же, без нас ты не найдёшь дороги назад, ты умрёшь здесь. Проси Петра, если он зимой здесь будет охотиться, чтобы похоронил тебя. Он завалит тебя камнями, но зверь все равно раскопает, и ветер будет шлифовать твои кости…» Эта перспектива явно его не устраивала. Он оглянулся и покорно пошёл следом за мной.
Мы без потерь закончили полевой сезон. Сохранили всех оленей. Подросли дети Петра и Августы. К Хомолхо мы не вернулись, а вышли сразу к реке Чаре, а через неделю пути на прииск Перевоз. Докладываю на центральную базу экспедиции о завершении. Алексей не участвует в наших ликвидационных работах. Он где-то всегда пропадает. Спрашиваю, почему не делает того, что должен делать. Он гордо вытаскивает из кармана пачку денег (это за золото), трясёт купюры: «Здесь больше, чем я заработал у тебя. Я не полечу с вами, я буду старателем». И гордо удаляется к центру прииска. Я несу за него ответственность. Я должна привезти его назад в экспедицию. Там он получит расчёт и увольнение. И тогда «вольному – воля». Мне его всё равно жаль. Он не сможет выжить в тайге, он её совсем не знает. Пропадёт бездарно – красивый был белорус. А может, опомнится, тайга быстро учит уму-разуму, может, научился у нас чему-то, но сомнения остаются.
В ожидании самолёта Ан-2 мы идём на посадочную площадку. Нас всей семьёй провожают мои добрые оленеводы. Смотрю, Алёша с рюкзаком уже там. Слава богу! Будет у него время подумать. И может, дойдёт до его души красивая мысль, что «ни одного мгновения на копейки ценить нельзя, и иногда пять минут дороже сокровища».