Дверь распахнулась настежь, двое мужчин, бережно поддерживая с обеих сторон, вывели на крыльцо молодого человека, который сразу зажмурился от яркого весеннего солнца, затем как-то удивленно посмотрел по сторонам. Больно ударивший по глазам свет, весенний воздух вмиг вскружили ему голову, и он невольно крепче ухватился за поддерживающих его людей. Сопровождающие, выждав, когда ему станет лучше, с большой осторожностью посадили его в машину, стоящую впритык к крыльцу. Машина тронулась и, съезжая с бетонного тротуара, немножко накренилась. Молодой человек испуганно схватился за спинку переднего сиденья. По дороге он пристально вглядывался в проплывающие дома, деревья, людей, как бы силясь что-нибудь вспомнить, но глаза остались безучастными. В его поведении угадывалась лишь настороженность, которая появляется у людей в совершенно незнакомой и чуждой им обстановке. Скоро парня ввели в уютный, любовно обставленный дом, но и здесь его настороженность не прошла.
— Дитя мое, ты не узнал меня? Ты же домой пришел. Почему молчишь? — глаза молодого человека остановились на целующей его женщине, но так и остались безучастными. Тут враз заговорили все присутствующие, каждый, спрашивая о чем-то своем, но его взгляд стал вообще отстраненным.
— Он устал. Нужно дать ему отдохнуть, — сказавший эту фразу парень стал осторожно разувать странного молодого человека. Его уложили в постель и потихоньку вышли, прикрыв за собой дверь.
— Ничего не помнит. Даже свое имя, — у плачущей измученной матери тряслись плечи.
— Мама, не горюй так сильно. Береги себя. Нам ведь тоже очень тяжело, — всплакнула девушка. Мать и дочка, обнявшись, беззвучно зарыдали. Все присутствующие горестно молчали.
— Врачи надеются, что постепенно память к нему вернется. Говорили, чтобы ему постоянно рассказывали, напоминали о прошлом, — прогудел мужчина с проседью на висках. — Майя, вы не убивайтесь так сильно, слезами тут не поможешь.
Присутствующие оживились.
— И вправду. Давайте лучше подумаем, посоветуемся, как нам быть. Нюргун с детства был смышленым, любознательным, что за напасть, он должен вспомнить прошлое, — поддержала его пожилая женщина, сидящая у окна.
— Вот это правильно. Я думаю, что каждый из нас, как может и умеет, должен поддержать Нюргуна, разговаривать с ним, пытаться пробудить у него воспоминания, показывать фотографии, видеозаписи, — прогудел тот же мужчина.
Все согласились и начали распределять роли. Через некоторое время, когда присутствующие стали расходиться, Майя снова не выдержала:
— Как можно избить на улице ни в чем не повинного человека до такого состояния? — и слезы вновь навернулись на ее глаза.
С тех пор прошло больше месяца, но Нюргун так и не произнес ни одного слова. По дому ходил, сам кушал, одевался, но все время молчал, не отзывался, когда его звали по имени. Родственники, друзья старались его разговорить, но все было тщетно. Бедная мать совсем извелась. Она хоть и старалась держаться изо всех сил, но смотреть на такое поведение единственного сына было выше ее сил. Какое еще состояние может быть у матери, ребенка которой избили так, что он начисто позабыл свое прошлое и лишился дара речи?!
У отца тоже постепенно иссякала надежда, его больше всего раздражало и злило то, что хулиганы, сынки высоких должностных лиц, не были привлечены к уголовной ответственности. Ночами он часто лежал с широко открытыми глазами или понуро сидел на кухне. В конце концов Майя стала бояться, что муж, не выдержав горя, может совершить какой-нибудь необдуманный поступок.
В один из бесчисленно унылых дней Майя в поисках какой-нибудь памятной для Нюргуна вещички рылась в ящиках шкафа. Из нечаянно упавшего на пол миниатюрного туеска к ногам безучастно сидевшего на диване сына прикатилась старинная серебряная серьга работы якутского мастера. Парень осторожно поднял ее, положил на ладонь и, молча поглядев, заикаясь, произнес:
— Ба-а-бушкина серьга...
Ошеломленная мать, замерев, дрожащим шепотом выдавила:
— Нюргун, ты что сказал?...
Сын, поглядев на нее, еще раз произнес:
— Ба-а-бушкина серьга...
Мать бросилась к сыну и, обхватив руками, безудержно плача стала целовать. А сын, до этого неизменно остававшийся равнодушным к ее ласкам, стал поглаживать ее волосы:
— Не-е плачь...
Мать посмотрела на сына глазами полными слез счастья. Некоторое время они сидели молча. Потом Нюргун раскрыл ладонь, посмотрел на серьгу и уверенным голосом произнес:
— Бабушкина серьга.