— Сам я коренной житель Луганска. Когда-то работал в Якутии, но вот уже 24 года как вернулся домой на Украину. Когда в Киеве был майдан, все жители Луганской области переживали за бойцов «Беркута», потому что там было много наших земляков. Видели, как над ними издеваются, поджигают, не могли понять, почему в Киеве к ним такое отношение, ведь они же защищали порядок и безопасность в стране. Это, наверное, и было началом. А когда к власти пришли националисты, наш областной совет вынес решение придать русскому языку статус второго государственного и провести референдум о федерализации Луганской области.

— А что официальный Киев?
— Киев отклонил решение областного совета, назвав его сепаратистским. Так что, этих людей расстрелять? Как можно не разговаривать со своим народом?
На второй-третий день лидеров уже арестовали и увезли из города. Люди стали собираться на площади. Я не видел там ни одного жителя России, все наши. Приезжали из промышленных населенных пунктов, окружающих Луганск: Краснодона, Красного луча и других. Ставили палатки, создали отряд «Молодая гвардия» для поддержания общественного порядка.
Мой сосед работает на заводе простым сварщиком, его жена — воспитателем в детском саду. Они там даже ночевали, такой был у людей порыв отделиться от национализма. Мы же видели, что началось в стране, кто рвался к власти. Националисты снесли памятник Ленину, потом Ватутину, который освобождал Киев, всего более 90 памятников героям Великой Отечественной войны. Поэтому люди кричали: «Мы не хотим, чтобы на Луганщине висели портреты Шушкевича и Бендеры. У нас есть свои национальные герои — молодогвардейцы, Ворошилов и другие. Мы воспитывали молодежь в духе интернационализма, а не фашизма». Но нас не услышали. За 25 лет выросло новое поколение, которым национализм, ненависть к русским внушались с детства.
Потом толпа хлынула к зданию администрации области, убрали украинский флаг и установили российский. Вся площадь кричала: «Россия! Путин!». После захватили здание СБУ, где было оружие. Сопротивления не было. Работники милиции построились и вышли из здания, а народ им аплодировал. Никто ничего не громил. Потом начали делать баррикады.
Не воспринял Донбас желто-голубой флаг Украины. Он народу чуждый. Помню, в школе изучали стихотворение Тычины, в котором желто-голубой флаг описывался как символ национализма. Люди сплотились, носили продукты ребятам. Никто никого не заставлял. Мы просто хотели провести референдум.
— А потом были референдум и наступление национальной гвардии Украины.
— Люди высказались за федерализацию и статус русского языка. Не было никакой агитации, но в нашем доме и на нашей улице не было ни одного человека, который бы не пришел на референдум. С этим официальный Киев должен был считаться, а взамен нацгвардия стала наступать на Луганскую область, начали арестовывать тех, кто способствовал проведению референдума, в том числе учителей. Люди просто исчезали.
А потом начали бомбить город. Когда смотришь по телевизору на бомбежки, это не то. Даже когда бомбят где-то недалеко и ты слышишь канонаду, не чувствуешь страха. Но когда снаряды рвутся над головой, это действительно страшно. Сидишь в подвале, рядом жена, четырнадцатилетний сын, и боишься за них. Не за себя, а за детей.
У меня соседи — многодетная семья. Когда бомба попала к ним во двор, старшего мальчика сразу убило, а меньшому оторвало пятку. А ты взрослый, здравомыслящий человек не можешь ничего изменить, не можешь никому помочь. Чувствуешь себя неполноценным, не знаешь, что делать, чтобы эта бойня прекратилась. Это самое страшное.
— А как вы решили ехать в Россию?
— Вышли мы из подвала, часть дома разбита. Куда деваться? Банки не работают, деньги только те, что в кармане. Недалеко площадь, откуда водители на маршрутках вывозили людей из города. Автобусы не ходят, слишком большая мишень. Людей море, все с авоськами, чемоданами. Водители кричат, что людей должны вывезти, а не вещи. Так что когда очередная машина отъезжала, на тротуарах оставались все сумки. На улицах трупы, их никто не забирал, никуда не позвонишь, никому не скажешь, машины не ездили практически, нет бензина.
Куда ехать, что делать? Сели в машину и поехали к российской границе. На Изварино не получилось, водитель привез в Старобельск, где территория контролировалась нацгвардией. Одно название — гвардия. Простые ребята в кроссовках, немытые, но с автоматами. Их всей деревней провожали сражаться за единую Украину. На Западной Украине безработица, так что обещанные две тысячи гривен в месяц для них нормальные деньги.
Часть из них приехала на Донбас, не по политическим убеждениям, а пострелять да помародерствовать. Заходили в дома, забирали бытовую технику, золотые украшения, деньги. Говорят одно: «Слава Украине!» Чему слава? Бюджет голый, а руководство страны ездит по Европе с протянутой рукой, — это позор, а не слава.
— Нормально через границу пропустили?
— Спокойно. Смотрю, автобус Воронеж — Москва. Решил, поедем. В Москве зашли в центр беженцев, там не принимают. Сели на вокзале, куда дальше, не знаем. Денег нет, что делать, непонятно. Рядом офис Жириновского. Он же боец, броневик Донбассу подарил. Но не повезло, его не было на месте, а референт сказал, что помочь ничем не могут, уезжайте.
И вдруг вижу Якутское постпредство. А я когда-то работал в Якутии в поселке Лазо Верхоянского района начальником торгового отделения и какое-то время начальником «Янпродснаба» УРСа «Якутзолото». Зашел, рассказал о все и сказал, что хотел бы вернуться в республику. Ольга Сергеевна, жалко фамилию не запомнил, проявила чуткость и терпение. Спрашивает, остался ли кто из знакомых. А я 24 года назад уехал. Дружил с Николаем Егоровичем Оконешниковым, но он умер. Был знаком с Владимиром Романовичем Кычкиным. Он производством занимался, я снабжением. Мне дали его телефон.
— Он вас вспомнил?
— Да, даже объяснять долго не пришлось. Сказал, что сижу с женой и сыном на вокзале. И представляете, он выслал деньги на билеты. Просто потряс меня своим поступком. 24 года прошло! Целая жизнь. И ведь не дружили, просто пересекались по работе.
Прилетаем в Якутск, он встречает в аэропорту, ведет на квартиру родственников, где к нашему приезду успел сделать ремонт, купить мебель, постельное белье. Стол накрыт. А еще он сделал все, чтобы мы не чувствовали себя обязанными и поскорее забыли кошмар, который нам пришлось пережить. Выпили шампанского, посидели, пообщались. Супруга его пришла. Так мне стало тепло. Знаете, принято говорить «кавказское гостеприимство», я могу смело сказать: вы не знаете, что такое якутское гостеприимство.
— Как вам Якутск после такого перерыва?
— Я его не узнаю. И город изменился, и люди. Потрясающе.
— А ребенка в школу определили?
— Сначала получили статус временного убежища, потом выяснилось, что я могу претендовать на российское гражданство, так как когда-то жил в России. Скоро получу паспорт. Прошли медицинскую комиссию.
Очень помогла помощник Главного федерального инспектора в РС(Я) Анна Николаевна Шагдарова. Она определила Давида в кадетский корпус. И 27 сентября на площади Ленина он принес присягу служить России. Мы с женой счастливы.
— Что с работой?
— Вновь помог Владимир Романович Кычкин. Я преклоняюсь перед ним: если бы не он, не знаю, где бы был вместе с семьей сегодня. Жена по профессии продавец, надеюсь, что тоже найдет работу. Снимаем небольшую квартиру, очень недорого. Спасибо Якутии. Когда я иду по городу, мне хочется всем говорить спасибо.
— Возвращаться в Луганск не собираетесь?
— Нет, никогда.