Валерка Молчун мучился угрызениями совести, вот уже второй год не видя свою престарелую мать, прикованную недугом к постели. Хотя их отделяло друг от друга всего-то несколько кварталов или десять минут ходьбы пешком знакомыми с детства дворами и переулками, пропасть отчуждения становилась все глубже и опаснее. Казалось бы, взять и заскочить на минутку, протянуть руку — и ситация переломлена. Увы, не всё зависело от него одного…
Ещё мальчонкой Валерка, плод несчастной первой любви, чувствовал себя чужим во вновь созданной матерью семье — дела с отчимом, который так и остался просто дядей Ваней, не заладились сразу, а родившаяся вскоре сводная сестра Марфа лишь окончательно расставила все по местам. Отчим тяготился присутствием неродного человечка, иногда срывал на нём обиды, втихую в отсутствие супружницы распуская руки. Мальчик убегал из дома, прятался по соседям, терпел материнские выволочки по этому поводу.
Летом в добровольно-принудительном порядке Валерка убывал подальше от семьи в пионерские лагеря до самой осени. Матушка посещала его там редко, несмотря на слёзные просьбы подростка видеться почаще — одинокий, без друзей, он лишь с братьями нашими меньшими находил общий язык: кукушонок, выпавший из гнезда, приблудившийся котёнок, даже безмолвные гольяны, подплывавшие к нему в минуты уединения во время тихого часа на купалке, кажется, понимали и разделяли Валеркины чувства, облегчая ненадолго душевные терзания…
Однажды мальчик вернулся домой не один, а с подобранным в конце сезона беспородным «четырёхглазым» щенком, которого он нарёк за зоркий и верный взгляд Дозором. За три недели тёплого дружеского общения на задворках лагерной кухни с братской делёжкой завтраков, обедов и ужинов на двоих они сблизились настолько, что разлука стала просто невозможной. После трёхдневного противостояния виновник скандала был помещен подальше от глаз за амбарное строение на заднем дворе в лабиринт дровяных поленниц, куда взрослые заглядывали редко, давая малышне возможность хоть где-то чувствовать себя вольготно…
Три года и три месяца Валерка ощущал себя не одиноким, спешил с уроков домой, где его нетерпеливо ждал Дозор, вымахавший за это время в большущего пса-охранника, который безгранично доверял только своему спасителю и другу. С ним пацан перестал бояться темноты, противных зимних туманов, шляющихся задиристых подростков, с удовольствием встречал поздно возвращающуюся с работы мать, что было совсем не лишне на пике уличной преступности в их районе проживания…
Но идиллию тесной дружбы в одночасье разрушил долгожданный переезд семьи в благоустроенную квартиру в самом центре города. Надо бы радоваться, но Валерка до слёз не желал этого — места в двухкомнатном раздолье для Дозора не нашлось. Подросток пытался пристроить друга на балконе, но отчим, воспользовавшись отсутствием пасынка, уволок пса в неизвестном направлении ( как потом выяснилось, к своему брату в Залог).
Прогоревав сутки, Валерка всю неделю искал любимца. Он исхудал, в знак протеста отказываясь от еды. Но в одно, под стать настроению, слякотное утро, горюя у подъездного крылечка, он вдруг узрел несущегося прямо на него отощавшего Дозорчика с обрывками верёвки на шее. Вспыхнувшая радость сменилась тревожной, но непоколебимой решимостью больше не расставаться!
Когда он привел собаку домой, отчим долго и нудно разорялся, а мать поддакивала ему из кухни о чёрной неблагодарности Валерки на заботу о его благе. Затем нравоучения перешли в обыкновенную ругань, и подросток, хлопнув дверью, пошёл, к великой собачьей радости, прочь из этого противного места, где предпочитают жить в обиде, чем в тесноте…
Многочасовое бездомное скитание привело друзей по несчастью в старый двор с заветным амбаром, где обоим было так хорошо и вольготно. Слава Богу, добряк Мишка, вникнув в проблему, вошёл в положение друга и пообещал присмотреть за Дозором, который уже уютно разместился на прежнем обжитом месте.
Дружба из встреч и вынужденных расставаний продлилась ещё года два, пока однажды Дозор не пал от рук неизвестных подонков, поднявших палку на привязанное беззащитное животное!..
После школы юноша постарался освободить «родню» от своего присутствия. Он уехал далеко пытать абитуриентского счастья, хотя имел в кармане, как неоднократный победитель областных олимпиад, приглашение поступить без экзаменов на любой факультет местного университета. Вступительные испытания талантливый парень одолел без проблем, стал студентом, поселился в общаге, где никто не читал нотаций, не попрекал куском, не зудил над ухом, не терпел его присутствие, а смотрел как на равного в роящемся «улье» студенческого братства, делился, чем Бог пошлёт, радовался и горевал в унисон общему настрою.
По праздникам Валерка пытался дозвониться домой, но натыкался то на безрадостный казённый голос отчима с его вечным «чо надо», то на слезливые причитания подвыпившей матери, жалевшей в таком состоянии блудного сыночка. С горьким комком в горле он бросал трубку и, расстроенный, уходил с переговорного пункта, зарекаясь звонить. Но через месяц всё повторялось…
Начало своей взрослой жизни встретил в глухом Богом забытом райцентре, куда попал по распределению. После трёх трудных лет становления и первого разочарования в семейной жизни, потянуло Валерку Молчуна на родину, в город детства, с желанием всё же пригодиться там, где довелось родиться.
Родные места за время отсутствия страшно изменились. Парень с трудом узнавал уголки детства. За неимением собственного угла поселился там, откуда не без радости выпорхнул. Постаревший дядя Ваня каждое утро начинал с напоминаний чуждому постояльцу о том, что им самим без него тесно… Скрипя зубами, Валерка терпел, стараясь приходить домой только переночевать. Он приноровился питаться по столовкам, в одной из которых и заприметил сидящую на кассе прекрасную Анну. Анютины глазки лучились теплом домашнего уюта, чего так не доставало после работы и по праздникам, которые он вынужденно встречал на рабочем месте…
Через полтора года со дня приезда в родной город Валерка Молчун зажил, как говорят в таких случаях, своим домом с Анечкой, взявшей его фамилию и душевные проблемы, мучившие годами. Совместная жизнь складывалась хорошо, терзания прошлого вспоминались как дурной сон. Отчим с матушкой и дебелая, засидевшаяся в девках Марфа стали благосклоннее воспринимать воскресные визиты определившегося пасынка с супругой. Гостить — не жить, терпения большого не надо, да и гостевые расходы не за их счёт. Правда, окончательному сближению родственников мешала Марфа-завистница. Чужое счастье иногда так застило ей глаза, что гостям приходилось срочно срываться с места, не допив, не доев, из-за беспардонного выпада в свой адрес…
После смерти своего отца великовозрастная дочь без семьи и детей то и дело срывала гнев на матери, пугая угрозами свезти в дом престарелых, отчего она, бедная, кидалась, на ночь глядя, звонить сыну Валерке с заполошными просьбами перебраться к ней, дабы оградить себя от взращённой ею же душемучительницы.
Добрая душа Молчуна разрывалась между обидами прошлого и жалостью к престарелой матушке. Она сильно сдала за последние годы и уже не могла выходить из квартиры, прикованная немощью к старому, как и она, дивану. Совестливые попытки навестить всё-таки родного человека натыкались на поставленную Марфой железную дверь с крабовыми замками заместо старой доброй дерматиновой, от которой имелся ключ, телефонные звонки прерывались, не начавшись, оставалось лишь издали глядеть на знакомые с детства окна в надежде, хоть краем глаза, узреть щемящий душу силуэт, но плотные грубой выделки шторы лишали Валерку и этого шанса…