Модное сейчас ее имя во времена ее далекого советского детства попахивало стариной. А Гали-Вали-Люды, чьи имена считались лучшими, всегда шумно-уверенные, как на подбор горластые, вершили в классе события и детские судьбы, сортируя одноклассниц в разряды по красоте и обновкам.
Алена же всегда оставалась в тени, наблюдала, запоминала, мучительно думала, как дальше существовать среди этой веселой, пестрой и злой толпы ровесников. Она долго не могла найти ту единственную волну, которая понесет ее шумно и весело вперед, от класса к классу, к девичеству, охам-вздохам, наконец, ко взрослой жизни, где обязательно будет любовь.
Дело было не в имени. Алена была некрасива.
Когда она стала подростком, мать долго всматривалась в лицо единственной и любимой дочки и, разглядев, с болью в сердце вдруг обнаружила, что та выглядит совсем не красавицей. Она и сама-то была обычной женщиной приятной внешности, среднего роста и сложения, с безбровым овальным лицом. Но у Аленушки захватывало дух, когда мама подводила свои глаза и брови черным карандашом и мгновенно хорошела. Девочка думала: скорей бы вырасти, тогда она также начнет рисовать себе стрелки и станет красивой!
На яйцевидном лице Алены четко выделялись огромные скулы, выступающие во все стороны. Когда дома матери не было, она часто подходила к трюмо, приставив к щеке круглое зеркальце, и вглядывалась в свой профиль. И видела, что скулы остро и нахально переходят в щеки. Эту несправедливость природы взялся было изменить крупный, совсем не якутский нос. Увы, с задачей он не справлялся, ибо придавал лицу грубый, почти мужской облик. Глаза у Алены были спрятаны под тяжелыми веками, и на мир она смотрела сквозь узкие щели, ведь природа-мать, сотнями лет вырабатывавшая защиту зрения северян от зимней стужи и нещадного летнего солнца, не придумала ничего лучше пухлых век. Образ Аленушки мог спасти только скальпель пластического хирурга, но в ту пору в Якутске и в помине не было таких врачей.
Первый удар несоответствия каким-то неписаным правилам жизни Аленушка получила в классе третьем, когда вместе со всеми девочками топала крепкими ладными ножками в спортзале, разучивая танец снежинок. Класс готовился к новогоднему празднику. Но вошла очень красивая русоволосая женщина, посмотрела, как девочки танцуют, и ткнула пальцем в нее и Наташку Смирнову, высокую нескладную девочку с угрюмым лицом старушки. «Для номера нужно ровно пятнадцать человек, и вы лишние, так как вы не умеете танцевать», — изрекла она. Обескураженная Алена застыла с открытым ртом, а Смирнова покраснела и чуть не заплакала. Тогда девочка и вправду решила, что танцует, наверно, хуже всех. И только много позже поняла, что дело было в другом. Проклюнувшимися ростками женственности она осознала, что проблема не в умении, а во внешности. Она и Наташка были самыми некрасивыми в классе, и со сцены совсем бы не смотрелись.
Мир изменился. Он оказался добрым для красивых людей и совсем другим для нее. Трудно, невозможно было с этим примириться, но ничегошеньки нельзя было поделать. Но вот чудо — со времени изгнания из танцевальной группы ей стало легче жить. У нее появилась союзница против этой жизни. Смирнова оказалась девочкой очень умной, простой и такой же страдающей. С тех пор они стали не разлей вода. Странная пара подружек — высокая белобрысая Наташка со старушечьим лицом и маленький крепыш Алена. Им стало на всех наплевать. Вдвоем им было жуть как хорошо и интересно.
После было много таких ударов в жизни. Людям, впервые увидевшим ее, становилось как-то не по себе. Кто-то более воспитанный и мудрый отводил глаза и мучился чувством сострадания. Другие сразу становились нетерпимыми, раздражались. Но этот сорт людей был другой, кичливый и злой. Аленушка рано поняла это.
Хохотушка мама была оптимисткой, наряжала свою дочь, как могла, покупала ей книжки, водила по концертам, учила многому, в том числе стряпать и шить. В старших классах Алена много чего умела, стала хорошисткой, заняла прочную нишу в иерархии коллектива. Также крепла в классе и Смирнова. Красавицы же с длинными шеями и бровями-соболями как-то измельчали, хотя по-прежнему притягивали внимание нарядами на школьных вечерах, глупым щебетаньем, прическами и романами с первыми парнями школы.
Характер у Алены получился такой же неунывающий, общительный, как у матери, растившей ее в одиночку, не теряя надежды обрести суженого заново. Мама в итоге все-таки нашла свое счастье, и они зажили полной семьей с отчимом. Про родного отца Аленушка ничего не знала и не спрашивала, ведь им и так было хорошо. Ее папой стал простой плотник, человек добрый, который ей ни в чем не отказывал. Девочка поняла, что если к жизни и людям хорошо относиться, то она обернется лучшей стороной.
Вместе с белобрысой Смирновой она выбрала неженскую профессию геолога, при которой платья и туфли на каблуках были ни к чему. На студенческих вечерах она с Наташкой все больше подпирали стенку, так как никто на танец и тем более на свидание их не звал. К третьему курсу они забросили это пустое занятие. Зато с удовольствием осваивали все новые и новые маршруты, где наравне с парнями тягали тяжеленные рюкзаки. Они учились ставить палатку в нужном месте, распознавать по вечерней зорьке, какой завтра будет день, различать следы зверей, разжигать в дождь костер, готовить на нем вкусные супы, лазать по отвесным скалам, не проваливаться в болотах и много еще чем заниматься.
Редкие девчонки-коллеги повыскакивали замуж, сидели по домам с младенцами, а они все уходили и уходили в экспедиции. Наконец Наташка вышла замуж. Разумеется, за геолога. И расцвела на глазах. Теперь это была симпатичная девушка, уверенная в себе. К поздней осени она с нетерпением ждала Алену, пропахшую ветрами, вместе со своими близнецами. Вернувшись и чуть выспавшись дома, девушка бежала к ней, где на вкусно пахнущей кухне был накрыт стол с городскими деликатесами, домашними пирогами, чтобы болтать до самого утра.
У Алены по итогам трудных маршрутов и зимних камералок копились неординарные наблюдения. О ней заговорили как о перспективном геологе. Но в личной жизни по-прежнему зияла пустота. Набегал к концу третий десяток. Она особо не горевала об этом, но однажды вернулась из поля очень похорошевшая. Приняв душ и переодевшись, сразу побежала к Наташке.
— Замуж выхожу! — выдохнула с порога Алена. Ее было не узнать, глаза раскрылись и сияли, скулы куда-то делись, лицо опало. Перед Смирновой стояла невысокая красавица, сама свежесть и чистота.
Наташка сверху вниз оглядела, не узнавая, подругу, всплеснула руками и кинулась обнимать:
— Кто он? Кто?!
— Ой, представь, из московской экспедиции, такой… ну в общем… бородатый, — выдохнула подруга.
Наташка взвизгнула, схватила Алену крепкими геологическими руками и начала кружить по тесному коридорчику.