— Александр Сафронович, вы относитесь к поколению тех, кого принято называть дети войны. Как война отразилась на вашей жизни? Какой след оставила?
— Самой войны я, конечно, не помню. А вот некоторые последствия помню всю жизнь. Наиболее памятное — голод. Есть хотелось непередаваемо. Перед весной ходили по полям, выковыривали мёрзлую картошку. Потом ждали первых ростков лебеды — это уже была еда. С той поры стало рефлексом не оставлять на тарелке недоеденное. И ещё — доедать взятый хлеб до крошки.
— Что больше всего запомнилось из детства? Припомните самый счастливый день.
— Он был самый несчастный и одновременно счастливый. Я пошёл в школу в шесть лет. Увязался за уличными товарищами. Сидел на задней парте, выводил палочки, крючочки. В тот год неожиданно рано, в начале октября, выпал снег. А я бегал в школу босиком. Когда прибежал домой, мама сказала: «Всё. В школу не пойдёшь. Не в чем». Я заплакал и убежал. Вернулся и увидел сцену, которую запомнил навсегда. В холодной летней кухоньке сидят две женщины: моя мать — (ей тогда было 45 лет) и первая моя учительница Евдокия Дмитриевна, которой было 25, и обе плачут. Учительница просит найти какую-нибудь обувку: я вижу, говорит, он хочет учиться, а мама тоже плачет и объясняет ей: нет ничего. Братья тоже носят обувь по очереди. Порыдали они, мама где-то искала, искала, нашла большущие чьи-то ботинки. Я их привязал верёвкой и пошёл в школу. Это был самый счастливый день.
— Когда получили первую зарплату и на что её потратили?
— Работать я начал лет в шесть, все школьные каникулы — в поле. Помню сенокос, себя на конных граблях, на зернотоке, соломокопнителе. Что-то зарабатывал. Но тогда не деньги платили. Трудодни. Потом в 13 лет был штурвальным на комбайне. А первую зарплату, настоящую, получил уже на шахте, в 1961 году. 120 рублей. Тогда казалось, большие деньги. И купил на них польский костюм. Однобортный. С одной пуговицей.
— Почему выбрали именно горно-металлургический техникум?
— Мечта у меня была стать агрономом, потому что старший брат — агроном. Но для этого надо было поступать в институт, а нас все пугали: из сельской школы, знания слабые, вам только в техникум. У меня в аттестате одни пятёрки и четвёрки. Но ведь пугают! Знакомые ребята подали документы в Нижне-Тагильский горно-металлургический техникум. И я тоже. До армии поработал в шахте. Подошло время демобилизоваться, меня газета «Красная Звезда» направляет во Львовское высшее военно-политическое училище. По всем статьям подходил. Активист, спортсмен — мастер спорта по военному троеборью. С 1 августа надо было ехать в училище, а тут объявляют государственные стрельбы. Я был ракетчиком, новобранцы могут не справиться, так я вместо Львова поехал на полигон Капустин Яр в Астраханскую область.
— А как в вашей жизни появилась Якутия?
— Можно сказать, случайно. Из армии вернулся на тот же рудник «Центральный» треста «Запсибзолото» в Кемеровской области. То, что я должен получить высшее образование, было аксиомой. Даже не подлежало сомнению. Работал на руднике, готовился в институт. Следующим летом поступил в Кузбасский политехнический. Иду по Кемерово. Смотрю: проектный институт. Захожу. Это сейчас никуда не пройдёшь — наставили мордоворотов, а тогда… Сидит старичок-вахтёр. «Где тут отдел кадров?» — спрашиваю. «Иди вон туда». Поговорил. Зарплата 90 рублей, квартиры нет, жена работает воспитателем, а тогда оклады у них были самые маленькие. Думаю: не пойдёт. Новое место работы я начал приглядывать, потому что наш рудник скоро должен был закрываться, запасы золотоносной руды истощаются, и люди думают о будущем. Иду дальше. Облисполком, служба оргнабора. Женщина предлагает разные места. Называет: Индигирское горнопромышленное управление. Оклад 130 рублей. Коэффициент. Подъёмные. Возвращаюсь на рудник, говорю жене: «Собирайся». Вот так и оказался в Якутии. Это был октябрь 1966 года.
Прилетаем в Якутск. Оттуда — в Усть-Неру. В отделе кадров направили на прииск «Разведчик» начальником буровзрывных работ. А мне 23 года! А должность звучит как космонавт. Поехали со своими узелками 135 километров от райцентра. Автобус ходит раз в сутки.
Приехали. Дали какую-то комнатку. Печка. Стены побелены. Ну, ладно. Надо хоть гвозди забить, чтобы одежду повесить. Молотком ударяю — гвоздь куда-то пролетает. Выхожу, а он весь торчит с другой стороны. Оказывается, это был курятник. Стены из доски-дюймовки. А на дворе минус 40. У меня демисезонное пальто без подстёжки, как мы там мёрзли, никто не знает.
Через месяц перевели старшим горным мастером — начальником самой крупной шахты на участок «Обрыв».
— Легко ли перешли на партийную работу?
— Сказать, что тяжело, не могу. Закончил институт, причём не за шесть лет, как все, а за пять. Назначили заместителем главного инженера прииска «Победа». Довольный, планов много. Получил квартиру, обустраиваемся с семейством. Тепличку соорудил, к весне готовился. Вдруг звонит начальник комбината, к тому времени управление уже стало комбинатом: прибыть в Усть-Неру. Еду. Прихожу к директору, он, ничего не объясняя, ведёт в райком партии. А райком — это как из подъезда в подъезд перейти. Начинается разговор: как живёте, какие планы? Я рассказываю о своих планах, а мне говорят: «Есть мнение утвердить вас инструктором орготдела».
Ну что тут скажешь? Тогда партию уважали. Согласился. Не откладывая, провели бюро Оймяконского райкома, и утром я уже инструктор. Причём с большой потерей в деньгах. На производстве выше зарплата, премии. А здесь голый оклад 150 рублей, и ничего больше. За ночь семья потеряла 200 рублей ежемесячного дохода. Потом, в горбачёвские времена, много было разговоров о привилегиях партийных работников, их особой жизни. Не знаю, как где, а в Якутии этого не было. Жена, как все, стояла в очереди за колбасой, ждала, когда привезут дефицит.
— Пригодился ли в жизни полученный опыт?
— Конечно. Производственный опыт помогал в партийной работе, партийный — в дальнейшей управленческой. Я ведь проработал на двух Полюсах холода. Начал инструктором в Оймяконском райкоме партии, здесь стал зав.отделом. Оттуда перевели в Якутский обком в промышленныйотдел. Тоже на низовую должность — инструктором. Из обкома — вторым секретарём в Верхоянский райком. С этого Полюса холода направили на учёбу в Академию общественных наук при ЦК КПСС. После окончания избрали первым секретарём в «родном» Оймяконском райкоме. Это ещё три года. После него я был назначен снова в промышленный отдел обкома, но теперь заведующим.
Такие интенсивные передвижки давали возможность узнать лучше людей, расширяли кругозор, учили глубже понимать проблемы. Да и, как говорится, обыденной жизни научили. Горный мастер недалеко ушёл от бригадира, а тот от рабочего. То одного надо заменить, то другого. Многое приходилось делать собственными руками. Поэтому до сих пор умею и сантехнику исправить, и с электричеством дружу.
— Как вы восприняли перестройку и последовавшие за ней перемены в стране?
— Перестройку сначала все восприняли хорошо. Требовалось обновление. Это понимали и в партийных органах, и в трудовых коллективах. Прошёл 27-й съезд. Нам удалось включить в программные документы и строительство железной дороги на Якутск, и развитие Южно-Якутского комплекса.
Потом стали нарастать негативные явления. Были придуманы выборы директоров предприятий. Многие опасались, что моментом воспользуются не специалисты, а популисты, горлопаны, меньше всего думающие о развитии своего предприятия. Так оно в большинстве случаев и оказалось. Началось кооперативное движение, но опять же странное. Кооперативы стали создавать при госснабовских структурах. Материальные ресурсы — плитка, цемент, стекло и т.д. в них поступают по государственным ценам. По такой же стоимости это всё отпускается кооперативу, а он продаёт населению в десять раз дороже.
Пошёл развал и по другим направлениям, а в итоге не стало страны. Можно ли было создать социально ориентированную рыночную экономику при заметной роли в ней государства? Можно. Но получилось совсем по-другому.
— Чем вы гордитесь из того, что сделали за последнее время?
— Я с самого назначения членом Совета Федерации начал работать в Комитете по делам Севера и малочисленных народов. Сначала первым заместителем председателя, потом — председателем. Сейчас несколько комитетов слиты в один большой, охватывающий много вопросов, но нам всё же удалось сохранить и в названии, и в структуре прежнюю проблематику. Поэтому я могу гордиться тем, что на протяжении нескольких лет проблемы Севера, жизни малочисленных народов не выходили из поля зрения комитета, в котором работаю, и Совета Федерации. Подготовлены поправки в действующие законы о природопользовании, охотничьем хозяйстве, где учитываются особые условия жизни народов Севера. Мы бьёмся за то, чтобы сохранить для коренных народов традиционные способы лова рыбы, добычи зверя, чтобы с помощью конкурсов, где побеждают большие деньги, которых, конечно, нет у этих людей, у них не отбирались вековые угодья.
Удалось наконец принять закон о Северном морском пути. В нём зафиксировано, что Северный морской путь — национальная транспортная артерия России. Он принадлежит нашей стране, как если бы по России проходила железная дорога. Закон открывает огромные возможности для обустройства побережья Северного Ледовитого океана, дальнейшего освоения природных ресурсов этой части страны.
— Ваша должность предусматривает большой объём работы. Как вы успеваете справляться с этим — преподавать, писать серьёзные работы по экономике?
— Да, работы много. Причём не только в самой палате. Приходится постоянно бывать в командировках. То выездные заседания комитета, то парламентские мероприятия в регионах страны или за рубежом. При этом стараюсь не пропускать заседания Ил Тумэна. В итоге треть месяца в разъездах.
А кроме того я директор Центра социального развития Российского Севера в Академии народного хозяйства и госслужбы при Президенте Российской Федерации. Но жизнь научила дорожить временем, быть собранным, не разбрасываться. А когда ещё есть хорошие, опытные помощники, справляться с большим объёмом дел легче.
— Легко ли лоббировать интересы Якутии? С какими препятствиями приходится сталкиваться?
— Должен сказать, что отстаивать интересы республики, когда видишь себя частью мощного отряда, гораздо легче. Бывший Президент Республики Саха (Якутия) Вячеслав Анатольевич Штыров, который является заместителем Председателя Совета Федерации, действующий Глава республики Егор Афанасьевич Борисов, руководители правительства, постоянно работающие с федеральными ведомствами, — всё это и есть мощный отряд, совместно с которым удаётся действовать результативно.
Я много лет являюсь членом трёхсторонней комиссии по межбюджетным отношениям. Моя главная задача — не допустить снижения выделенных для республики трансфертов. Вот за это и воюем.
— Если остаётся свободное время, чем любите заниматься?
— Его, конечно, немного, свободного времени, но когда есть, порой не знаешь, за что взяться в первую очередь. Люблю читать. Сейчас читаю Захара Прилепина, очень интересный писатель. Молодой, но со своим видением жизни. Перечитываю роман Леонида Леонова «Русский лес» для душевного отдохновения. С внуками люблю заниматься. Их у меня шестеро: четыре внука и две внучки. Старший, ему 20 лет, учится в Пекинском институте экономики. Похоже, наши с сыном занятия экономикой заинтересовали и его. У меня ведь сын тоже защитил докторскую диссертацию, занимается инвестиционной деятельностью. Второй внук в этом году заканчивает школу. Остальные пока маленькие.
— Когда говорите «Якутия», что вспоминается прежде всего?
— Оймякон. Прежде всего Оймякон, река Эльга, прииск «Разведчик», в том виде, в котором был. Одиннадцать лет жизни отдал этим местам. А вообще Якутия — моя судьба. В 23 года начал здесь молодым специалистом, и пошло-поехало. Горняцкая работа. Партийная. Несколько лет председателем Госплана Якутии. Последним, надо сказать, председателем. Так же, как оказался последним председателем Комитета Совета Федерации по делам Севера и малочисленных народов. Потом годы работы первым вице-президентом и главным управляющим компании «АЛРОСА». Но и став членом Совета Федерации, представителем в палате регионов от Ил Тумэна, я остаюсь якутянином. Это земля моей молодости, моей зрелости, моей судьбы.